Сидим после праздничков, работаем, вдруг, как гром среди ясного неба — адский храп новенького сотрудника. Подхожу потолкать.. смотрю — последнее, что бедняга успел загуглить «Лекарство от храпа»… меняю тихонько в строке поиска надпись на «Лекарство от Лунатизма», рядом кладу железную ножку от сломанного офисного стула, полив ее кончик кетчупом, тихонько воссоздаю в офисе панораму битвы с инопланетным разумом, все прячемся в соседнем зале, укладываясь в позах трупа. Звоним ему на рабочий.

Вид от лица главного героя в его пересказе после (в курилке):
Ё-моё, отдупляюсь, хватаю телефон, там уже гудки, цепляю какуй-то фигню железную, измазанную в красной дряни. Мне стыдно, боюсь повернуться .. думаю, мож, не заметили, что я дрых.. потом мысль, а сколько ж я дрых? Глядь на часы, на компе. Ё! 20 минут.. смотрю надпись — Лунатизм.. начинаю тупить.. поворачиваюсь. спросить, аааа!!!!!!! Ну, мужики, мне хватило и плаката Тимошенко, наполовину пропущенного в шредере на полу. Следующий кадр, вижу — все трубки сняты, и там тишина.. в голове капец посильнее того, что вы устроили в офисе.. особенно когда видишь горизонтально торчащие женские сапоги из ванной и слышны стоны из соседней комнаты. Думаю — грабили!.. хватаю железо .. с дрожью в коленках иду в зал, тихо открываю дверь… и когда оттуда выпадает рука и я вижу вас всех скукоженных на полу, и орущих мне: «НЕеееТТТ, Дима!!! Проснисььь, Дима, это СОН!!! НЕ надо больше!!!» Мне настает полный трындец…
:mrgreen: :mrgreen: :mrgreen:

Предлагаю вот такую смешную историю:

Сучий сын и волчья стая. Автор — Роман Днепровский.

«Зима 1939 года в Иркутской губернии (вернее, уже два года, как Иркутской области) стояла холодная чрезвычайно! Снега намело, мороз трещит, одно слово — сибирская зима! А товарищу секретарю первичной партийной ячейки села Чёрный Яр распоряжение: прибыть срочно на совещание партактива в райцентр. Товарищ партейный секретарь собрался, утеплился — одел на себя собачью шубу и собачью шапку — сел в возок, да и поехал.

Совещание работников сельского партактива проходило целых три дня. и закончилось, конечно же, дружной попойкой: пили за мудрого Сталина, за «ленинский Центральный комитет», за скорейшее искоренение вредителей, пили «на посошок», за короткую дорожку — а потом стали разъезжаться, кто куда. И секретарь черноярской первичной ячейки ВКП(б) тоже домой поехал, в свой Чёрный Яр.

Едет ответственный партейный работник — хорошо ему! Изнутри — самогонка согревает, а снаружи — тёплая собачья шуба, да собачья шапка греет. Ни у кого в селе такой шубы нет! Оно и понятно: большевики — они на то и большевики, чтобы драть шкуру не только с сибирских мужиков, но и с сибирских лаек! Вот первичный секретарь и надрал, и шубу себе справил, и на шапку даже хватило — и теперь он дремлет в своём возке, а резвая лошадка знай себе, бежит по дороге в сторону Чёрного Яра — дорога-то ей знакома. По ночи уж и дома будем!…

А, меж тем, смеркаться стало. Сомлевший партработник и не заметил, как спустилась ночь. Луна светит, и всё-то вокруг лунным светом залито; и — ни ветерка. ни дуновенья — тишь да гладь! И — страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!…

Вдруг — встала лошадка. Встала — и ушами прядёт, и храпит; партработник наш тут встрепенулся, и видит: стоит на дороге волк — огромный! — и смотрит, не мигая. И слева, и справа, и сзади возка — везде светятся волчьи глаза. Окружили, обложили — и потихоньку кольцо сжимают. Эх, и как же он так — не углядел-то?… Самогонка проклятая!… Ну что ж делать? Пропадать-то совсем не хочется! Что делать?…

Подвела товарища секретаря партъячейки самогонка та, жестоко подвела! И он, спросонья да с пьяных глаз откалывает номер: выпрыгивает из своего возка, становится на четвереньки — да и начинает на волков по-собачьи лаять! Он способным был, товарищ тот партейный: он и в самодеятельности выступал — петухом кричал, поросёнком хрюкал, козлом мекал да по-собачьи лаял — колхозникам нравилось. И вот, в дурной и пьяной его бошке стрельнула мысль, что отпугнёт он лаем своим волков… Дурак несчастный!…

Как только он залаял, лошадёнка-то его совсем со страху ополоумела — рванула с места, да и понеслась вместе с возком! А он на дороге остался, на четвереньках. И, видя, как уносится от него в морозную ночную даль его возок — единственное его спасение! — так до того страшно и жутко ему стало, что завыл он от ужаса, в голос завыл! А потом уронил голову на снег — будь, что будет!

Волки, меж тем, всё плотнее сжимали кольцо, в центре которого находилось непонятное существо — собака, не собака — которое сначала лаяло, а потом выло. Волки приблизились к существу, которого бил страх.

Первым подошёл вожак. Обнюхал существо. Не торопясь, поднял заднюю лапу — и окатил дрожащее существо струёй. Потом то же самое сделал другой волк, третий, четвёртый… Вся стая «пометила» товарища председателя первичной партийной ячейки села Чёрный Яр — и ушла прочь. А обоссанный коммунист остался на ночной дороге: его всё ещё колотило от пережитого страха.

…Утром он заявился в село. Как дошёл — Бог весть, да он и сам не помнил. Но, едва он вошёл в село, его учуяли собаки, и подняли такой вой и перелай, что повыскакивали на улицу все селяне. Волчья ночная «метка» так крепко била всем в нос, что народ начал догадываться, что же такое приключилось с главным сельским активистом ночью на дороге. Да он и не скрывал: настолько в расстроенных чувствах был, что сразу же и выложил землякам всю правду-матку.

С тех пор, не стало парторгу жизни на селе: настолько въелся волчий дух в его шубу, что и выйти на улицу стало невозможно: все окрестные псы выть начинали, да кидаться. Ну, а односельчане… Односельчане и прежде секретаря партийной ячейки промеж себя называли «сукиным сыном» — только называли полушёпотом. А после волчьей «контрреволюционной агитации» и вовсе таиться перестали: смеялись в лицо.

…Не даром говорят, что зверь — он человека чует. И чует, кто есть Человек, а кто — сукин сын.»

:smile: